читать дальше— О-о, да это же про тот вечер!
— Про какой — тот?
— О котором ты мне рассказывал, помнишь? Про синий вечер и дождь. Вот, слушай:
Без конца по заросшим аллеям плутать,
молча слушать расстроенный дождь,
в мутном кобальте сумерек перебирая цвета,
унимая взволнованных листьев смущенную дрожь,
открывая теплеющий ультрамарин
и барвинковый тонкий полупрозрачный свет —
полутона, что зарождаются внутри,
на дне дождя, в его холодном естестве:
печали жгучей сладкий уголек,
шипящий сгусток темной синевы
и голубого светлячка тоски полет
над спутанными прядями травы.
Ныряя в глубину, стремясь на дно,
где горячая горечь прозрачна, смолисто густа,
карамельно тягучи стеклянные волосы снов,
паутиной осевших в разросшихся мокрых кустах,
лазуритовых бусин нащупать раздвоенный след,
обойти, обежать напоследок растерянный сад,
торопливо ступая по синей раскисшей земле.
Ничего не найти. Все тропинки приводят назад,
в горький холод индиго, где дождь неизменно шуршит,
сладко пахнет ночная вода в неподвижных прудах —
к необжитому замку моей беспокойной души,
из которого невозможно уйти никуда.
Ну, круто же?
— Э-э, Мари…
— Да отличные же стихи! Мне особенно нравится… мне все прям нравится, но особенно про голубого светлячка, и про паутину на мокрых кустах. Ну и концовка.
…к необжитому замку моей беспокойной души,
из которого невозможно уйти никуда.
— Ну да, если бы можно было уйти от себя, было бы как-то нехорошо… Но вот «замок моей беспокойной души» извиняет только то, что мне было лет пятнадцать. Ну, шестнадцать. «Беспоко-о-ойной души-и-и».
— Чего ты скривился-то? Вот смешной. Будто она у тебя спокойная.
— Да ну тебя, Мари.
— А вот еще… ну тут и начеркано у тебя, начеркано! Нарисована снова пери какая-то. Небось я опять, а? О, вот читабельный текст.
Я искал среди спутанных линий ветвей,
лессировок листвы, зыбких пятен теней,
я искал легкий контур, живой силуэт
и янтарного солнца уверенный свет.
Через вьющийся шепот и шелест цветов,
бисер птичьего пенья, орнамент ручьев,
золотое витое гудение пчел —
через краски и звуки пройдя, я нашел
ускользающий трепет прохладной руки,
поцелуев кружащиеся лепестки,
капли меда бесценных бессмысленных фраз
и горячий янтарь твоих глаз.
О-о, Франс! Это что… про меня?
— Ну у кого тут глаза янтарные?
— И ты ничего мне раньше не показывал!
— Так мне тогда не до того было. Ускользающий трепет, понимаешь ли, лепестки кружащиеся. Когда там стихи еще читать? Тем более, стихи влюбленного мальчика… ну, так себе. Влюбленный человек резко глупеет и стихи… лучше ему их не сочинять.
— А что, ты правда меня так любишь?
— Даже еще сильнее.
— О-ох… Так. Тут рисунки, рисунки… Это я? Нет, правда, это все я?
— Ты говоришь.
— Каляки-маляки какие-то… О, а вот еще!
Мне ладонь обожгла
и водой утекла,
и растаяла паром на глади стекла
с той стороны, где сны,
где кипрей и крапива по самую грудь,
где петляет наш летний растрепанный путь
сквозь лопухи и сныть.
Что это?
— Если помнишь, одна девушка, было дело, решила исчезнуть из моей жизни на некоторое время.
-- К сожалению, помню. Даже слишком хорошо...